господи исус животворя́щаго исповеди служба слава церкви человеколю́бец отче смерть пресвятыя октября радуися священномучеников молитва храме поклон тропарь литургия святых душа святаго аминь иоанн сердце христос поста церковь древлеправославное утреня архипастырское вечерня помилуй крест псалом храм старообрядческий рпсц катавасия человек корнилий тебе христа ирмос при́сно павел воскресе́ние поми́луй кондак богородицы день
Блудный сын
Бродил я далеко в чужой стороне,
И страсти немолчно кипели.
Небесный Отец не забыл обо мне,
Следил Он за мной с колыбели.
Когда возмужал я, раздела просил,
И он на раздел согласился,
Часть из именья мою отделил,
И я с ним надолго простился.
Мне стало просторно, я бросился в мир,
Бежал от отцовского дома.
Как будто свобода — мой детский кумир —
Мне тут только стала знакома.
С запасом богатства, здоровья и сил,
Мне думалось счастие встретить.
Я то и другое, и третье убил,
А счастье не мог и заметить.
А время бежало, и страсти росли,
Свобода им рост придавала.
Здоровье, богатство и силы ушли,
Душа все чего-то искала.
Домой возвратиться к Отцу я не смел,
Боялся отеческих прений.
И где не искал, и куда не смотрел,
Не видел нигде утешений.
Красавицы съели здоровье мое.
А как они прежде ласкались.
Богатство мое им пошло на житье.
Друзья! Все друзья разбежались.
И тяжко мне стало жить в Без денег, надежд и участия.
Никто из друзей не вздохнул обо мне,
Их нет никогда у несчастья.
Вдруг голод губительно-страшным врагом
По той стороне разбежался.
Никто не вздохнул обо мне об одном,
А там так никто не нуждался.
Разбитый в надежде, участьи людей,
Голодный сидел я на поле.
Я рад был отнять даже корм у свиней,
Которых я пас поневоле.
Но корма отнять я у них не посмел,
За мною другие смотрели.
Голодный, я с завистью жадно глядел,
Как лакомый корм они ели.
И долго сидел я в раздумьи немом,
Упреком минувшее стало.
И страшное что-то мне сердце тайком
Об этом минувшем шептало.
И виделся мне мой родительский кров,
И ласки отца и довольства.
И вспомнилось мне, как я нажил врагов
Из жажды одной, своевольства.
И горькие слезы ручьем потекли.
Отверженец мира и неба
Сидел я один сиротой на земле
Без денег, одежд и без хлеба.
Тут вспомнилось мне, как спокойно живут
Наемники в доме отцовском
Им сытная пища, и тихий приют,
И верная плата готова.
А я на чужбине... не вижу конца,
Страданьям и тягостным мукам.
Ужели в отце не найду я отца?
Ужель все разбила разлука?
Я встал и пошел из той стороны,
Вот видится кровля родная.
Воскреснули в памяти детские сны
И юность моя золотая.
И ласково смотрят родные поля,
И солнце приветливо светит,
И радостно дышит, как будто земля,
Желая нежданного встретить.
А он одинокий, печальный глядит
На ласки родимой природы.
В нем сердце по прежнему грустно болит,
Не жаждет он больше свободы.
Наемником лучше быть в доме отца,
Чем сыном распутного мира.
Он внемлет, и грусть убежала с лица
На сердце повеяло миром.
И издали видит отец — это сын!
Ему сердце об этом сказало.
Идет он в лохмотьях, босой и один.
И жаль ему бедного стало.
И выбежал прямо навстречу ему,
И слезы в глазах засверкали.
Понять только можно отцу одному,
В них чувство все сыну сказало.
«Прогневал я Небо, тебя раздражил,
И сыном назваться не смею»,
«Кто, сын мой, скажи мне, тебя возвратил?»
И кинулся сыну на шею.
И обнял его и его целовал,
И плакало сердце отцово,
«Оденьте его, это сын мой, — сказал, —
И все для одежды готово.
И на руку перстень наденьте ему.
И обувь наденьте на ноги.
Сегодня служите ему одному,
Он с дальней тяжелой дороги».
И с сына очей он отвесть не хотел,
И радостно взоры сияли.
И долго он долго с любовью смотрел,
Как сына его одевали.
«А вы и не знали, — рабам он сказал, —
Как долго я с грустью боролся.
Мой сын, как алмаз дорогой, пропадал,
Но он не пропал, он нашелся.
И в светлую радость веселого дня
Вы нам заколите теленка.
Устройте трапезу, мой сын у меня,
А вы его знали ребенком.
Родился и вырос он в ваших глазах
И бросился в мир своевольно.
Как жизнь его там изнывала в слезах,
Мне вспомнить теперь даже больно.
Но бросим былое, печально оно,
Печальна былого картина.
Довольно, что в нем вдруг созрело зерно
Возврата погибшего сына.
И он возвратился, он в доме отца,
И радостно нас потревожил.
В нем видеть давно я привык мертвеца,
И точно он мертв был и ожил!»